ВИНО, ЖЕНЩИНЫ И ПЕСНЯ

Это Стинг - суперзвезда, это у него поклон­ники, не у меня.

Стинг

У звездности было много недостатков, но больше всего беспокоили Стинга фана­ты, потерянные души, которые были так поглощены им, что временами это ста­новилось пугающим. В 1986 году у Стинга было столкновение с такой поклонницей, как Ширли-Энн Коуден: она открыто набросилась на звезду под предлогом того, что она - его покинутая возлюблен­ная, после того как он направил ей официальное предупреждение, чтобы она оставила его в покое. Двадцатитрехлетняя Ширли была разгневана, потому что она настаивала, что не сделала ничего плохого. «Я намерена подать в суд, если я не по­лучу от Стинга персонального извинения. Письмо, направленное мне, намекает на то, что у меня ка­кие-то "серьезные личностные" проблемы и что я умственно нестабильна - и все это без медицинс­кого доказательства. Я отвергаю это заявление». Ширли родом из местечка Каткарт в Гриноке, Шотландия. Впервые стала поклонницей группы, когда увидела «Полицию» в шоу 1981 года. Затем она встречала Стинга четыре раза и была даже сфо­тографирована на фоне его дома в Северном Лон­доне. На концертах она видела его семнадцать раз.

Ширли утверждала, что Стинг убежал в послед­ний раз, когда она увидела его, хотя ранее был совершенно дружелюбным. Его пресс-агент сказал в то время: «Мы очень озабочены относительно Ширли-Энн. Стинг не лишен доброты. Он просто чувствует, что для неё станет разочарованием его вмешательство в скандал».

Приблизительно в это время Стинг швырнул пять миллионов долларов на особняк, ранее при­надлежавший Барбаре Стрейзанд, находящийся на курорте Малибу. Еще через полгода он истратил полмиллиона долларов на то, чтобы преобразовать его в настоящий дворец, оснащенный бассейном, гимнастическим залом и сауной. Он хотел купить что-то долговременное, а распад «Полиции» выс­вободил имевшиеся средства.

В декабре 1986 года Стинг был потрясен, ког­да узнал, что оба его родителя страдают от рака. Болезнь матери протекала тяжелей, что было осо­бенно трагично для Стинга, так как он был очень с ней близок.

Одри всегда появлялась на концертах, которые Стинг давал в Ньюкасле, и была чрезвычайно гор­да достижениями сына. Стинг от всего сердца одобрял повторный брак Одри, который состоялся после очень тихого развода с Эрни несколько лет назад. Сестра Анджела объясняет: «Гордон оз­начал для нас весь мир, и он был первым, кто при­знал, что семья означает для него весь мир. Мы все очень близки».

Теперь болезнь родителей стала для Стинга двойным ударом. Сразу же вспомнились годы са­моанализа и внутренних сомнений. Однажды он заметил: «Моя жизнь не без боли. Но я думаю, что жизнь - это вовсе не обязательно счастье. Я не думаю, что мы здесь для того, чтобы быть счас­тливыми. Мы здесь, чтобы учиться».

Таким образом, Рождество не было счастливым для Стинга и его семьи. Он поехал в Ньюкасл, чтобы помочь, но это было трудно. Его родители теперь жили в разных частях города и между ними, Одри, пятидесяти четырех лет, и Эрни, пяти­десяти семи лет, было мало контактов, так что Стингу приходилось разъезжать между двумя домами на протяжении всего периода Рождества.

Брат Стинга Фил подвел итог ситуации: «Мама в худшем состоянии, чем папа. Папа ходит туда-сюда в больницу на лечение и сам не знает, на­сколько плохо его состояние. Все, что мы можем сделать, так это держать пальцы скрещенными в надежде, что им поможет лечение и они пойдут на поправку».

Стинг вернулся в Лондон после рождественских каникул, зная, что пока ему просто надо продол­жать жить своей жизнью. Будущее его родителей совершенно не зависело от него.

Стинг даже отправил Труди и детей, чтобы за­вершить альбом. Иногда ему удавалось выскаки­вать в ночные клубы Нью-Йорка, такие, как «Неллз», но большую часть времени он проводил в апартаментах. Он установил себе изматывающий графика каждый день: занятия в гимнастическом зале, за которыми незамедлительно следовали его одинокие репетиции и сочинение новых песен. Он также успевал заниматься игрой на фортепьяно и посещать класс танцев.

В том же году Стинг снялся в фильме «Джу­лия и Джулия» с Кэтлин Тернер в главной роли. Фильм был выпущен в следующем году и был встречен не очень одобрительными откликами. Стинг не исправил положение: фильм не удался. Описывая свою роль (когда он корчился и изви­вался абсолютно голый с Тернер и «ни в малей­шей степени не возбужденный»), он рассуждал: «Вы играете. Это трудная работа. Вы думаете, в чем смысл моего персонажа? Что я тут делаю? Есть ряд вещей, которые вы не можете проделать в постели с женщиной, если вы с нею исполняете роль. Я имею в виду... она замужняя женщина!».

В дипломатическом отступлении Стинг сказал одному коллеге: «Кетлин Тернер - кинозвезда в настоящем смысле. Она естественная и она неверо­ятно оживленная. Все движется вокруг Кетлин». (Это, пожалуй, означает, что Стинга заставили по­чувствовать во время съемок «Джулии и Джулии», что он исполнитель не столь значительный.)

Критики в целом не были впечатлены «Джулией и Джулией». Нью-йоркская «Дейли Ньюс» опи­сала картину как «нереалистичную, безнадежно глупую стряпню», а «Таймс» объявила ее третье­разрядной картиной.

Оказалось, что и музыка Стинга больше не вы­зывает со стороны критиков единодушного одоб­рения. Недавно выпущенный альбом «Нет ниче­го подобного солнцу» привел исполнителя к тому, что один из критиков обвинил Стинга в том, что он - человек, «живущий в тени своего собственного "я". Однако Стинг отразил все удары, и его вера в этот альбом нашла поддержку, когда он был по результату опроса признан Лучшей Британской Долгоиграющей Пластинкой во время присужде­ния наград Британской музыкальной индустрией в 1988 году.

...Во время путешествия в Австралию после за­вершения «Джулии и Джулии» три модели жур­нала «Пентхауз» утверждали, что певец разрешил им найти прибежище в своем гостиничном номе­ре после того, как банда напившихся хулиганов напала на них в баре.

Одна из них - прекрасная модель Бобби Уолл-банк - сказала, что Стинг «самый сексуальный мужчина, которого она когда либо встречала» и до­бавила: «Он великолепно сложен и о нем можно только мечтать. Он источает сексуальную привле­кательность». Все это, конечно же, попало на стра­ницы желтой прессы.

Происшествие не было значительным. Главное — другое: возрастающий интерес Стинга к случайным поездкам на неизведанные территории проявлялся все чаще и чаще. Стингу, безусловно, нравилось свя­зываться со странными характерами, с людьми, сто­ящими на самом краю цивилизованного мира.

Однако он утверждал, что его отношение к гулян­кам и вечеринкам было таким: «Я провожу их по­чти что в лабораторных условиях. Это всегда оп­ределенное место для определенной цели. Я не выскочу однажды вечером без особой цели и по слу­чайности не напьюсь где-то. Этого я не сделаю. Я не люблю терять контроль. В моей жизни присут­ствует необходимость контроля. И до определенной степени я преуспел в этом».

Все это звучит странно, в унисон с «яппи» вось­мидесятых годов, которые были его самыми боль­шими поклонниками до тех пор, пока Стинг не пе­ревел дыхание и не произнёс: «Все, что вы действи­тельно хотите знать, так это то, что я проделываю там, в постели. Конечно, я проделываю всё, что нужно».

Несколькими годами ранее у него бы не хвати­ло смелости, чтобы добавить это последнее предло­жение.

Поклонницы продолжали оставаться постоянной проблемой, а приблизительно две дюжины их предприняли в то время наступательную кампанию около его дома в Северном Лондоне. Должно быть, учитель, сидящий в Стинге, заставлял его частич­но испытывать ответственность за этих школьниц.

Однажды он вышел из дома, чтобы сесть в по­езд и отправиться на телеинтервью в Бирмингем, затем обнаружил, что все эти девочки были вмес­те с ним, в этом же поезде. «Они очень вежливы и, во всяком случае, я знаю, как обращаться со школьниками. Если убегать от них, когда они бегут к тебе, это значит привести их в состояние истерии. Самый лучший способ нормализовать это состояние и ситуацию в целом - твердо стоять на своем, сказать "привет" и раздать автографы».

К счастью, страсть Стинга к передвижению на мотоцикле делала весьма легким его передвижение по Лондону, оставляя его при этом неузнанным, благодаря шлему и солнцезащитному щитку.

Приблизительно тогда же Стинг сердито огрыз­нулся на журналиста, который осмелился спросить его о том, когда же он женится на Труди: «Конечно же, я не собираюсь жениться на ней».

Труди вовсе не была любительницей посидеть дома - не «домашним» типом женщины. Она не только продолжала играть на сцене, но пару раз даже запустила в Стинга банкой для красок, ког­да он особенно раздражал ее. Ни один союз (и их союз тоже) не является совершенным, но во мно­гих случаях встряска делает его более здоровым.

Труди также утверждала, что она не возражает против того, чтобы жить, не регистрируя отноше­ний: «Я не настолько необеспеченна, чтобы мне было необходимо постоянное подтверждение того, что он хочет быть со мной». Затем она добавила с дерзкой искрой в глазах: «Я полагаю, что он мог бы уйти с кем-то еще, но в конце концов я бы тоже могла».

Хотя Труди знала, что она не могла находиться со Стингом на протяжении большинства его загра­ничных турне, она делала попытки стараться видеть его как можно чаще. Она даже брала детей, чтобы повидать его за границей. «Я думаю, это важно, чтобы они видели своего папу в рабочей обстанов­ке, и понимали, почему он так подолгу отсутствует».

Труди также ввела жесткое правило: как бы она и Стинг ни были заняты, дети никогда не должны оставаться одни с их няней более чем на десять дней подряд. Часто Стинг фрахтовал частный са­молет, чтобы вырваться к семье из какого-нибудь далекого места на несколько часов и побыть в покое и безопасности.

Однажды Труди позвонила ему со съемочной площадки, где она снималась в фильме, и спроси­ла, не возьмет ли Стинг детей на месяц, потому что она очень устала от работы. Он немедленно заб­рал их в Вест-Индию, где в это время записывал новый альбом.

Тем временем Труди создавала себе имидж же­сткой леди. Журналисты все еще не забыли, как она улыбалась, когда пресса фотографировала ее со Стингом, когда он еще был женат. Она также стро­ила актерскую карьеру, играя «плохих» девчонок.

«Все эти образы, изображающие меня в качестве плохой девчонки, правдивы, и мне наплевать, - сказала она, - я могу быть плохой. Я была плохой и я полагаю, что вскоре снова стану плохой. Сука, корова, любовница — все эти слова использовались по отношению ко мне, чтобы описать меня. Боже мой, мне действительно наплевать, что думают или говорят обо мне другие люди: они бросают в меня камни уже два с половиной года. Я бы предпочла более интересные описания меня самой, такие, как "открыто неповинующаяся". Но я и в самом деле не ожидаю многого ни от кого. Я многому научилась».

Летом 1986 года Стинг начал работу над ролью, о которой можно было мечтать, в фильме под на­званием «Бурный понедельник». Большая часть происходящего в фильме должна была иметь ме­сто в Ньюкасле, и он обнаружил, что одним из постановщиков будет другой такой же, как и он сам, «Джоди», режиссер Майк Фиджис, который впер­вые встретил Стинга почти двадцать лет назад. Майк был тромбонистом в тех же самых джаз-клубах, что и Стинг.

За шесть недель съемок Стинг вошёл в образ владельца ночных клубов с гангстерскими связя­ми. Это была первая роль, создаваемая чуть ли не в идеальных условиях: почва для размышлений -благоприятнейшая. Куда бы он ни ходил, везде все было связано с воспоминаниями его детства, кото­рые вновь накатились на него.

«К примеру, я делал одну сцену на автобусной остановке, на которой провел несколько лет моей жизни в ожидании автобуса, чтобы добраться до школы, - объяснял Стинг. - Я помню, как ждал автобус по утрам и думал, что же мне делать со своей жизнью. Если бы я знал двадцать лет назад, что я вернусь сюда, чтобы сниматься в кино, со мной бы просто случился обморок.»

Стинг был преисполнен благоговения, играя вместе с Томми Ли Джонсом, который стал вне­запно знаменитым после картины о казненном убийце Гэри Гилморе, поставленной по одной из са­мых любимых книг Стинга «Песня палача», напи­санной Норманом Мейлером.

Другой звездой в фильме «Бурный понедель­ник» была актриса Мелани Гриффит, бывшая жена звезды фильма «Порок Майами» Дона Джонсона. Гриффит вела себя в стиле и духе голливудских звезд сороковых и пятидесятых годов, которые, бывало, тянули за собой вереницы лимузинов и трейлеров. Эти двое не стали особенно близкими друг другу, и Стинг жаловался, что Гриффит аб­солютно не может расслабиться, после того как ка­меры прекращают работать.

Один член съемочной группы вспоминал позже: «Стинг и Мелани были полными противополож­ностями. У нее был огромный трейлер, в то время как Стинг был более чем счастлив потолкаться со всеми вместе. Ей в трейлер приносили особую пищу, а он сидел со всей группой и дружески бол­тал за завтраком.

Когда Стинг предположил, что Мелани стоит присоединиться к нему за завтраком, чтобы разде­лить пищу, привезенную специальным грузовиком, вся съемочная группа видела, как она повернулась к Стингу и сказала: "Я так не думаю". И поры­висто удалилась.

Кроме тёплых чувств при посещении мест, зна­комых с детства, Стинг испытывал тревогу и оза­боченность. Он нанёс визиты во все школы, кото­рые посещал подростком. «Я въехал в ворота моей классической школы и испытал то же самое про­тиворечивое чувство, которое у меня было, когда я, бывало, опаздывал или не делал домашнего зада­ния», - вспоминал Стинг позже.

Он также регулярно посещал больную мать. Она была уже на пороге смерти от рака, который изрешетил все ее тело, но продолжала бороться с ним, как только могла. Каким-то образом Стингу удалось создать прекрасную актерскую игру, не­смотря на эмоциональное смятение, вызванное зре­лищем постепенного угасания матери.

«Бурный понедельник» многим напоминал дру­гой шумно встреченный британский фильм о гангсте­рах всех времен - «Долгая добрая пятница» с Бо­бом Хоскинсом и Хелен Миррен в главных ролях.

Стинг пояснял тогда: «Одной из тем нашей картины является попытка совершить насилие над городом всякими дельцами и спекулянтами, что фактически уже произошло в Ньюкасле».

В фильме Стинг говорит с сильным акцентом «Джоди». «Я делал историю жизни для человека, которого играю, так что я чувствовал, что знаю его. Я надеюсь, что совершенствуюсь в актерском ма­стерстве, потому что играю с хорошими людьми. Я думаю, что роль сработала, но я не смотрю на нее как на свою карьеру, чтобы играть только тип "Джоди". Я определенно не хочу стать профес­сиональным "Джоди"».

Во время одной встречи с репортером с целью рекламы «Бурного понедельника» Стинг сделал интригующее замечание, когда его спросили, как же он умудрился поддерживать свою карьеру рок-звезды на столь высоком уровне и в то же время быть актером: «Я устал, но я нахожусь в хорошей форме. Я не думаю, что есть какая-то альтернати­ва этому образу жизни, кроме смерти».

Во время съемок «Бурного понедельника» Стинг обнаружил себя в знакомой обстановке ноч­ного клуба Джулис», после того как позвонил сво­ему старому другу «Джоди» Джону Харкеру и устроил там встречу за стаканчиком спиртного. Харкер был удивлен, увидев мультимиллионера, рок-звезду среди всех этих неизвестных личностей в баре стоящим в очереди целых полчаса, чтобы по­пасть вовнутрь. И только позже он понял, что все это было, вероятно, важной подготовкой Стинга к роли в фильме.

Стинг был на Монсеррат, записывал свой новый альбом, когда умерла его горячо любимая мать Одри. Он как раз почти закончил партию в биль­ярд с одним из коллег, когда раздался звонок; зво­нил его брат Фил. «Сейчас уже все в порядке, дей­ствительно это так. Ей уже больше не больно», -он пытался успокоить своего потерявшего от горя рассудок брата, но оба разразились рыданиями по телефону.

Стинг положил трубку и пошел к себе в ком­нату, где просидел несколько часов на кровати, размышляя. Никто не осмелился побеспокоить его.

...После того как ей сказали, что ей остался толь­ко месяц жизни, Одри боролась с болезнью два года. Она никогда не теряла присущего ей чувства юмора, и в глазах Стинга она оставалась блиста­тельной женщиной до самого конца. Позже Стинг пытался объяснить влияние своей матери, говоря: «Я в буквальном смысле получил музыку от моей матери. Это она поощряла меня играть на гитаре, это она слушала мою игру».

Затем он добавил: «И в то же время именно она делала мою жизнь напряжённой. Я был первым ребенком, и я думаю, что первому ребенку муж­ского пола приходится нести большую психологи­ческую нагрузку - больше, чем другим детям, по­тому что это как бы любовной роман».

Спустя годы Стинг написал «Прокаженное сер­дце» специально для своей матери. Эта песня при­шла к нему после еще одного странного сна, во время которого он почувствовал, что она разрезает его ножом.

«Она была очень сильной в символическом смыс­ле - "очень фрейдистской" матерью. Я всегда ощу­щаю ее присутствие. Я чувствую близость к ней как никогда раньше. Она была втиснута в это тело, которое было для нее бесполезным в течение пос­ледних двух лет, а у нее был такой свободный дух, что смерть стала для нее избавлением».

С некоторых пор Стинг стал более избиратель­ным по отношению к своим ролям в кино. На­пример, отказался от картины, потому что сам ее сценарий (сниматься она должна была в Зимбаб­ве) не занял достаточно жесткой позиции против апартеида. Певец должен был сниматься в «Ис­порченном уикенде» с женой Спилберга - Эми Ирвинг.

В июле 1987 года Стинга пригласили поучаство­вать в ежегодном умбрийском джазовом фестива­ле, почётным гостем которого был известный семи­десятипятилетний композитор, пианист и аранжи­ровщик Гил Эванс.

Это приглашение, без сомнения, заставило кое-кого из приверженцев чистого джаза в удивлении поднять брови: здесь находились Майлз Дэвис, Кэб Колловей и Винтон Марсалис. Эванс попро­сил Стинга присоединиться к нему, после того как они встретились за кулисами в легендарном клубе «Ронни Скотт» в Сохо, в Лондоне.

Громовые аплодисменты тридцати пяти тысяч человек раздались в адрес Стинга и его наиболее известных композиций, и затем продолжали поддер­живать его, словно мощная ритмическая линия на ударных. Это был вечер, который он никогда не за­будет. Он оставил печаль о матери где-то позади себя и играл для удовольствия и успокоения соб­ственного сердца.

Стинг и Труди появились на кинематографическом фестивале в Каннах в 1987 году, хотя у него и не было каких-то особенных картин для участия в конкурсе. Их близкий друг Дебора Коен присоединилась к ним на несколько дней, и все трое были приглаше­ны на яхту магната индустрии грамзаписи Роберта Стингвуда на очень закрытый «интимный» обед.

На следующий вечер проворный молодой бель­гиец по имени Жан-Пьер Дютелье представился Стингу и Труди в баре отеля «Альбион», где оста­новился певец. Он сказал им, что только что был выдвинут на получение «Оскара» за документаль­ный фильм, который он сделал о положении индей­цев в тропических лесах Бразилии. Стинг не вы­казал ничего, кроме более чем мимолетного вежли­вого интереса к тому, что сказал Дютелье, хотя тот заявил, что он близкий друг Стюарта Копленда.

На следующий день молодой бельгиец начал бомбить телефонными звонками Стинга, и послед­нему пришлось сказать, чтобы их прекратили со­единять. Однако Дютелье, который описывал себя как авантюриста, не собирался сдаваться так лег­ко. Он рассматривал Стинга как прекрасную кан­дидатуру для грандиозной программы, которую он создавал в течение многих лет с целью спасения земли индейцев.

Стинг и Труди пробыли в Каннах три дня, и Стинг улетел к своему помощнику, которому пол­ностью доверял, Дэвиду Фоксу, на специальный ланч по поводу празднования тридцатидевятиле­тия Фокса. Стинг также умудрился найти время присутствовать на строгом деловом обеде с боссом «А & М» Джерри Моссом.

На протяжении всей этой поездки Стинга пре­следовал образ больного отца. Во время своего последнего посещения госпиталя он подумал, что его направили не к той кровати, потому что бо­лезнь так сильно сказалась на его отце, что дол­гое время он не мог узнать его.

Стинг был особенно обескуражен тем фактом, что ему оказалось очень трудно разговаривать с умирающим отцом. В конце концов он взял Эрни за руку и сказал ему, что у них одинаковые руки. Эрни согласился, слабо улыбнулся и сказал, что своим рукам Стинг нашел куда более лучшее при­менение, чем он...

В конце лета 1988 года Стинг вместе с Трейси Чапмэн, Питером Габриэлем и Брюсом Спрингстином принял участие в гастролях под лозунгом «Немедленно! Международная Амнистия Прав Человека», которые должны были пройти в Лон­доне, Нью-Йорке, Филадельфии, Лос-Анджелесе, Окленде, Калифорнии, Японии, Зимбабве, Бразилии и Аргентине.

Каждого из присутствующих на выступлениях просили подписать петицию Декларации прав че­ловека; это осуществлялось при входе на каждый концерт. Питер Габриеэль подвел итог размышле­ниям об этих гастролях, когда сказал, что было «важно, ведь простые люди смогли наглядно про­демонстрировать, что у них есть реальная сила, что­бы влиять на общество». Это высказывание эхом от­далось в словах Спрингстина, обращенных к пуб­лике в Филадельфии: «Это в ваших руках».

Критики этих выступлений сказали, что при всех хороших намерениях, публика не была проникнута идеей получасового фильма, показанного между отделениями, который продемонстрировал тридцать прав человека согласно ООН. Присутствующие начинали кряхтеть и стонать уже к тому моменту, когда программа добиралась только до пятнадцатого пункта. Однако Стинг верил, что понимание прав человека добавило смысла его жизни, и он на­деялся посеять семя, которое прорастет и даст пло­ды в следующих поколениях.

Споров не возникло относительно развлекатель­ной части, предоставленной Стингом во время этих гастролей. Хотя его преданность самой идее не ста­вилась под сомнение, было ясно: сами гастроли, как таковые, являются для него хорошей рекламой. Лондонский рок-критик Маркус Беркман написал в «Дейли Мейл»: «Вечер, несомненно, принадле­жал Стингу. Каждый раз, когда я вижу его, я все больше восхищаюсь яркостью и виртуозностью его группы».

Мировое турне «Амнистии» также ознаменова­ло развитие тесной дружбы Стинга и рок-идола, Брюса Спрингстина.

Брюс сначала просто заскочил на шоу Стинга, как раз до того, как начались гастроли «Амнис­тии». А в дальнейшем они укрепили свою друж­бу, когда Брюс присоединился к Стингу в песне «Каждое твое дыхание», и Стинг ответил ему тем же в песне «Река» во время их первого американ­ского выступления на этих гастролях.

На одной из регулярных пресс-конференций «Амнистии», которые проводились перед каждым выступлением, Брюс и Стинг обменивались шутка­ми, которые ломали очень официальную атмосферу и заставляли журналистов преклоняться перед ними.

Когда один шутник спросил «американских ис­полнителей», не дадут ли они урок другим, как за­воевать американскую аудиторию, Брюс вмешался в разговор с ухмылкой на лице: «Вы когда-нибудь пытались спросить Стинга о чем-нибудь подоб­ном?» В другой момент он сказал собравшимся музыкальным писакам: «Я играю мои песни, а между действиями Стинг читает мне лекции о том, что в них было не так».

Все рассмеялись, когда Стинг ответил с серьез­ным лицом: «Я собираюсь узнать тебя получше, Брюс».

Журналист Дэвид Хинкли из нью-йоркской «Дейли Ньюс» считал в то время: «Это особого рода товарищество слишком хорошо, чтобы считать его основанным лишь на чистом профессиональном взаимном уважении. Вспомните этих исполнителей. Стинг — человек, который обычно считался таким высокомерным и спокойным, что мы все должны покидать его шоу с волосами, покрытыми инеем. Брюс — голос шевроле, жаркий, как дикие летние ночи на берегу. Этого не должно происходить? Это великолепно. Что там было сказано о Джинджер Роджерс и Фреде Астере? Она давала ему секс, а он давал ей класс? Хорошо, но это в реальности не столь просто. Стинг неплохо вооружен хорошим чувством юмора. Брюс сам знает несколько много­сложных слов».

Хинкли был абсолютно прав. Стинг и Брюс ста­ли большими друзьями и поддерживали контакт начиная с первого визита в квартиру Брюса в Нью-Йорке. Они даже провели вместе отпуск на роскош­ной яхте в Средиземном море летом 1995 года.

Один из друзей объясняет: «Не только Брюс и Стинг прекрасно ладили, но Труди и Пэтти также оказались родственными душами, а рядом с ними всегда были кучи детей».

В конце концов Стинг обнаружил себя в «го­рячей воде» Южной Америки, когда он расстроил правительство как Чили, так и Аргентины, прове­дя концерт, на котором исполнялась песня «Они танцуют одни».

Даже считалось, что он косвенно помогает чи­лийской оппозиции в их усилиях сместить в стране военного диктатора президента Пиночета.

Стинг появился в пятнадцатиминутной телеви­зионной программе, показанной оппозицией во время однопартийных выборов в стране за Пино­чета, который оставался на еще один восьмилетний срок. В программе шла песня «Они танцуют одни», которую Стинг написал ранее - специаль­но для родственников «исчезнувших» политичес­ких заключенных. В ней были такие слова: оди­нокая женщина исполняет па традиционного на­родного танца в пустом зале.

Концерт передавался по радио в Чили, где эта песня была посвящена тысячам замученных узни­ков, которые исчезли с момента прихода к власти жестокого генерала Пиночета и утверждения его режима.

В Чили Стинг играл перед тридцатью тысячами молодых людей. Организация «Международная Амнистия» дала ему записку на испанском языке, в которой говорилось: «Следующая песня для Ис­чезнувших». Глядя на автоматы, которые были у вооруженной полиции, расставленной вокруг мес­та выступления, Стинг решил не читать это со­общение. «Что мы взяли в Чили - музыкальную идею, во всяком случае, достаточно бунтарскую. Это как распространение памфлетов, но более тон­кое», - сказал он позже.

Во время широко разрекламированного визита в Чили в рамках гастролей «Амнистии» Стинг столкнулся со своим старым другом Германом Роджасом, работником чилийской студии грамза­писи, который впервые встретил Стинга еще на заре звёздного восхождения «Полиции».

Роджас пришел за кулисы с прекрасной девуш­кой по имени Карла, которая отчаянно хотела по­знакомиться со Стингом и даже называла его «Эль Мино» (жеребец), потому что она была одержи­ма идеей улечься с ним в постель. Но она никог­да не приблизилась к нему настолько близко, чтобы попробовать это.

Тем временем Стинг сообщил на пресс-конфе­ренции, транслируемой по всему миру, что на него оказала сильное воздействия эта ситуация: «Мысль о скорбящих женщинах, которым отказано в спра­ведливости по отношению к их детям, мужьям и отцам, символизирует сам поиск правды и справед­ливости» .

Позже Стинг стоял позади этих самых матерей на пресс-конференции вместе с такими звездами, как Шинед О'Коннор и Питер Габриэль. Роджас наблюдал, как Стинг выходит в шоу на сцену и заметил, что Майлз Копленд делает то же самое, что он делал почти десять лет назад: «Он отгонял молодежь от края сцены, если она слишком близ­ко приближалась к Стингу. Вряд ли стоило так себя вести на концерте в поддержку мира».

Один из чилийцев был отброшен назад Майл­зом Коплендом, он повернулся и закричал менед­жеру Стинга: «Что ты делаешь, парень? Это, черт возьми, наша страна».

Роджас мрачно добавляет: «Не удивлюсь, если кое-кто этим вечером на концерте захочет убить Майлза Копленда. Он действительно может ис­портить отношения между публикой и Стингом».

Как раз перед Рождеством 1988 года в прессе всплыло чрезвычайно интересное сообщение, ут­верждающее, что Стинг объединил усилия с лов­ким политиком-консерватором, писателем Джеф­фри Арчером, чтобы представить переработанную Артуром Миллером версию антифашистской пье­сы Ибсена «Враг народа» в театре «Плейхаус», ко­торый принадлежал Арчеру. Позже выяснилось, что Стинг вложил собственных двадцать тысяч фунтов, чтобы поставить пьесу.